Колюццио Салютати

ПИСЬМО ОТ 11 НОЯБРЯ 1403 г. К БАНДИНИ Д'АРЕЦЦО

О муж, преисполненный столь многих знаний, ведь ты никогда не бездействуешь, никогда, как посмел бы я утверждать, ты не отдыхаешь, поскольку ты всегда либо читаешь, либо пишешь, или учишься сам, или учишь других, или ты начинаешь сомневаться в том, что для всех остальных людей вообще остается неизвестным, или же приходишь к выводу, что сомневаются другие. Однако разве тот мудрец, кто не движется к твердости разума, не теряет свою неуверенность в то время, как изнемогает в сомнении? Тем не менее я посчитал бы, если бы не был сам уверен в твоей прилежности (так как не могу принять как истину то, что ты оказался лицемерным и скрытным), что ты стремишься не столько узнать что-нибудь сам, сколько поддразнить меня.

Ведь ты пишешь (я обращаюсь к твоим собственным словам), что Данте в одной из своих канцон заявил следующее:

Как ты утверждаешь, здесь этот величайший поэт открыто провозгласил, что везде, где имеется добродетель, там же присутствует и благородство; из приведенного положения вытекает, что каждый добродетельный человек обязательно является и благородным. До указанного места твои слова соответствуют истине и, как ты уверяешь, также и мысли автора.

Однако тем более вызывает изумление твое в общем-то небольшое добавление: ведь ты придумываешь примерно следующее: но если бы данный вывод был справедлив, то из него следовало бы, что никакой плебей не является добродетельным. Это легко доказывается, поскольку тот, кто является добродетельным, и оказывается благородным, а не плебеем, а потому... и так далее. Из этого проистекало бы также, что добродетельный раб является благородным, а это с полным основанием опровергается как ложное утверждение. И даже сам Философ³ в своей первой книге “Политики” не допускал, чтобы раб именовался благородным, хотя бы тот и был благоразумен, справедлив, умерен и мужествен во всех делах, к которым бы он имел отношение. Его доказательство положения было следующим: раб не может повелевать⁴. Однако приведенный довод не представляется достаточным в полном смысле слова, поскольку те люди, которые в ходе справедливой брани неожиданно попадали в плен, превращались в рабов по законам войны. Следовательно, если бы в плен к христианам попал благородный сарацинский государь, благоразумный, умеренный, отважный и справедливый в делах управления государством, то он внезапно превратился бы в ничтожество, поскольку раб, хотя бы и оказавшийся таковым в силу случайности, теряет всякие навыки властвования? И если, наоборот, рабом становится благородный христианский государь, попавший в плен к неверным? Так ведь получается по твоему письму.

Относительно всего этого, чтобы данный вопрос оказался совершенно ясен, я прежде всего замечу, что необходимо вникнуть в то, что же вкладывал в понятие “благородство” наш поэт Данте в канцоне, о которой ты рассуждаешь. Пожалуй, как я заметил бы, все-таки не “знатность” в смысле принадлежности к высокому роду, не “родовитость” (gentilicium), если можно так выразиться. Далее, рассмотрим твои доводы, которыми ты стремишься ошеломить.

Итак, Данте полагал (что можно заметить и по его стихам, и по твоему собственному изложению), что благородство — это данное нам от природы наилучшее предрасположение ко всем добродетелям и страстям, достойным похвалы, и он ставил именно это выше всего; и ты не дивись этому так, словно данное положение принадлежало ему или же являлось чем-то совершенно новым. Уже Сенека своему Луцилию, жалующемуся на природу и Фортуну, будто бы они злобно преследовали его, так что он не смог подняться к величайшему счастью, доступному людям, писал в сорок четвертом письме: кто является благородным? И отвечая, сам же утверждал: тот, кто имеет природную наклонность к добродетелям ⁵. Следовательно, ты можешь видеть, что в данном вопросе Сенека и Данте единодушны. Теперь можно заметить, что суждение, высказанное Данте, либо было позаимствовано флорентийцем у жителя Кордовы, либо же заново благодаря божественному свету разума в нем возродилась истина.

Теперь же, я настойчиво тебя прошу, давай рассмотрим то, что привело в столь сильное смятение твой разум. Ты заявляешь, что Данте утверждал: где бы ни находилась добродетель, там будет и благородство. Это, по моему мнению, является величайшей истиной. Но ты присовокупляешь: если бы данный вывод являлся истинным, то тогда следовало бы, что никакой плебей не был бы добродетельным, так что из этого утверждения я могу сделать вывод, что, по твоему заключению, плебейское и низкое одно и то же.

Мой дорогой Доменико, совершенно истинно то, что благородство и Фортуна не являются предметами одинаковыми по сущности и того человека, который оказывается плебеем, делает таковым не природа, а Фортуна. Пусть даже, как говорил Флакк:

естественное благородство, которое, как мы утверждаем, является свойством души, от природы направленным к добродетели (а так ведь полагал и Данте), не отличает ни патрициев, ни всадников от плебса.

Только душа одна, как писал Анней в том же письме, делает благородным, и только благодаря ей можно подняться над Фортуной из любого состояния ⁷. Кроме того, как он же говорил раньше, благородство души равно доступно для всех, все мы в этом отношении благородны: и философия никого не унижает и не возвышает; всем она одинаково светит. Сократ не являлся патрицием, Клеанф носил воду, так как был нанят поливать сад⁸. Платон же стал благородным благодаря философии, а не был принят ею таким⁹. Таково суждение Сенеки ¹⁰. Ты можешь и даже должен быть уверен, что ни у кого из них, ни у плебеев, ни у сервов, ни также у невольников или рабов, невозможно совершенно отрицать благородство, которое является природным предрасположением к добру и добродетели, и точно таким же образом нельзя отрицать их добродетели.

А еще, как утверждал Валерий, сверкающая добродетель позволяет проникнуть к себе не благодаря ненадежному случаю, а благодаря упражнению врожденных свойств, и она не допускает, чтобы ее подолгу и не к добру заслоняли другие качества людей". Итак, добродетель равно доступна для всех, поскольку она в гораздо большей степени имеет отношение к достоинству, чем связана со страстями.

Для того чтобы достигнуть этих благ, тебе самому придется принять на себя все тяготы, так что в зависимости от того, насколько ты способен сам возвыситься душой, настолько тебе и будет указан путь этими словами Сенеки и Валерия. Ведь невозможно отрицать ни у патриция, ни у плебея как природную добродетель, о которой писал Данте, так и ту добродетель, которая является добрым свойством души, когда человек живет правильно, когда он ничего дурного не совершает и один бог исключительно в нас действует, как говорит Аврелий ¹².

Поэтому данное свойство разума, которое ты признал, сохраняется и пленными царями и государями.

Однако ты утверждаешь, что Философ отрицает то, что справедливые, умеренные, благоразумные и отважные рабы также могут именоваться благородными; но ведь он либо иным образом, не так, как Данте и Сенека, трактовал “благородство”, либо же иначе судил о рабстве, доказывая, что не случай, несправедливость или Фортуна являются его причиной, но что его порождает сама природа. Ведь отец Аристотель полагал, что вполне естественно то, что одни люди более пригодны для властвования, другие же — для рабства. И он совершенно искренне мог утверждать относительно этих последних, так как они являются рабами по своей природе, что для них, как уже отмечалось, благородство не существует, и что для рабов чрезвычайно трудно быть добродетельными, и что это даже совсем невозможно, если только они не изменят своего природного положения ¹³.

Однако если кто-нибудь из рабов поднимается на ступеньку выше, то, естественно, он, вне всякого сомнения, перестает быть рабом. Быть благородным — это превыше всего: природа такого человека предрасположена к добродетели, однако таким образом, что это не гарантируется величием и достоинством и не отнимается неизвестностью положения и благорасположением или неблаговолением Фортуны — истинная добродетель в этой борьбе только укрепляется, и, естественно, не может исчезнуть.

Плебеи и рабы могут быть благородными и добродетельными не меньше, чем патриции и государи. Точно так же добродетель и благородство у тех, кого природа произвела на свет для того, чтобы быть рабами, не может укорениться. Я полагаю, что этими словами рассеял все твои сомнения. Тем не менее, если осталось что-либо, кажущееся непонятным, пиши, я отвечу. Будь счастлив, спасибо тебе за любезность, которую ты проявил по отношению к моему Филиппу ¹⁴.

Сочинения итальянских гуманистов эпохи Возрождения (XV век). Под ред. Л.М. Брагиной. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1985. С. 39-42.