О вершине созерцания

Собеседники: высокопреосвещенный кардинал св. Петра

и Петр Эркленц, каноник Акв.

Петр. Вижу, ты уже несколько дней захвачен глубоким раздумьем настолько, что я боялся потревожить тебя расспросами о происходящем с тобой. Сейчас ты, кажется, уже не так сосредоточен и словно бы рад какой-то большой находке; надеюсь, что ты извинишь меня, если, нарушив свое обыкновение, я задам тебе несколько вопросов.

Кардинал. Буду рад. Я не раз дивился твоему затянувшемуся молчанию, тем более, что ты уже четырнадцать лет много слушал меня и публично, и частно на темы моих занятий и разысканий и собрал многие написанные мной книжки. Теперь божьим даром и с моей помощью ты занял место божественного и святого священнослужения, и давно уже подошло время для бесед и расспросов.

Петр. Стыжусь своего невежества, но, утешаемый твоей благосклонностью, все же спрошу: что нового пришло к тебе в этой глубокой медитации за пасхальные дни? Возможно, ты довел до полноты все созерцания, изложенные в твоих разнообразных сочинениях.

Кардинал. Если даже апостол Павел, восхищенный до третьего неба, все еще не постиг Непостижимого, то и никто никогда не насытится созерцанием того, превышающего всякое постижение, и всегда останется возможность понимать его лучше и лучше.

Петр. Что обдумываешь?

Кардинал. Верно.

Петр. Я к тебе с вопросом, а ты надо мной смеешься: говорю, “что ты обдумываешь?”, а ты отвечаешь, “верно”, когда я ничего не утверждаю, а только спрашиваю!

Кардинал. Сказав, “что обдумываешь”, ты сказал истину: я думаю о что; ведь если бы он не искал ни нечто, ни что, то не было бы и никакого искания. Вот и я, подобно всем искателям, ищу что, очень желая знать, что такое само по себе что, или чтойность, которую все с великими усилиями ищут.

Петр. Можно ли, по-твоему, ее найти?

Кардинал. Но как же нет? Не напрасен порыв, ведущий всех искателей.

Петр. Если до сих пор никто эту чтойность не нашел, что ты пытаешься пойти дальше всех?

Кардинал. Многие, думаю, и поняли ее, и завещали это понимание в своих сочинениях. Если бы чтойность, которую всегда искали, ищут и будут искать, была совершенно неизвестной, то невозможно было бы и искать, ведь тогда, даже найдя ее, все равно нельзя было бы знать, что нашли. Недаром один из мудрых сказал, что все ее видят, хотя издалека. Уже много лет я понимал, что ее надо искать над всякой способностью познания, раньше всякого изменения и противоположения. Самосущая чтойность, видел я, есть неизменная субстанциальность всех субстанций, а потому она неразмножима, неповторима, не меняется в каждой новой и новой сущности, оставаясь ипостасью их всех. Позднее я был вынужден признать, что эта ипостась, или субстанциальность, вещей может быть, а поскольку может быть, то не может быть без самой по себе возможности (posse), - ведь, как ей мочь без возможности? Так что сама по себе возможность, без которой ничто ничего не может, есть то субстанциальнейшее, что только может быть, и значит, она и есть искомое что, или чтойность. Без нее ничего не может быть. Этой мыслью я и занимался все праздники с громадным увлечением.

Петр. Да, без возможности ничто невозможно, и я понимаю, что ты прав; без чтойности, конечно, тоже нет ничего, так что возможность явно можно называть чтойностью. Но странно: ведь ты и раньше много уже говорил о возможности-бытии и в одноименном диалоге ее излагал – разве там не сказано все с достаточной ясностью?

Кардинал. Ты убедишься ниже, что сама по себе возможность, мощнее, изначальнее и выше которой не может быть ничего, намного удачнее именует то, без чего не может быть ни жизни, ни понимания, чем возможность-бытие или какое бы то ни было другое имя: если только вообще его можно именовать, сама по себе возможность, совершеннее которой ничего не может быть, будет ему все-таки лучшим обозначением, и я не думаю, что мыслимо другое, более ясное, более истинное или более простое (facilius) имя.

Петр. Как же простое, когда, надо думать, нет ничего труднее вещи, которую всегда ищут, но вполне так никогда и не нашли!

Кардинал. Истина, чем ярче, тем проще. Когда-то я думал, что ее легче отыскать во мраке… Велика сила истины. В ней ослепительно сияет сама по себе возможность, “возглашая на площадях”, как ты читал в книжке о простеце; с поистине ослепляющей ясностью она повсюду легко дает себя найти. Какой мальчик или подросток не знает самого по себе могу (posse), когда каждый скажет, что может есть, бегать, говорить? И никто из обладающих умом не настолько туп, чтобы не знать без всякого учителя, что есть только то, что может быть, и что без могу ничто никак не может ни существовать, ни чем-то обладать, ни действовать, ни претерпевать. Если спросить любого подростка, может ли он поднять камень, и он ответит: “могу”, а потом спросить, может ли он это без могу, то он даже не ответит, что “нет, ни в коем случае”, сочтя вопрос абсурдным и излишним: кто, будучи в здравом уме, усомнится, что ни сделать ничего нельзя, ни сделаться ничто не может без возможности? Всякое могущее с такой необходимостью предполагает саму по себе возможность, что совершенно ничего не может быть без этой предпосылки: если мы хоть что-то можем знать лучше возможности; если что-то бывает легким, никогда нет ничего легче могу; если что-то может быть достоверным, ничего нет достовернее могу; равным образом ничего не может быть первее, сильнее, прочнее, субстанциальнее и так далее обо всем. Наоборот, то, что лишено самой по себе возможности, не может быть ни благим, никаким бы то ни было еще.

Петр. Не вижу ничего более достоверного и думаю, что не понять истинность этого нельзя.

Кардинал. Чтобы понять это, как понял я, только и требуется, что внимание. Если я спрошу тебя, что ты видишь во всех потомках Адама, сколько их было, есть и будет, пусть даже их будет бесконечное число, то разве, сосредоточив внимание, ты не ответишь мне сразу же, что видишь во всех лишь отцовское могу первородителя?

Петр. Безусловно, так.

Кардинал. А если я спрошу еще, что ты видишь во всех львах, орлах и вообще в каждом виде животных, разве ты не тем же ответишь?

Петр. Наверное, так.

Кардинал. А что – во всем причиненном и начавшемся?

Петр. Скажу, что вижу в нем только могу первопричины и первоначала.

Кардинал. А если я и дальше буду у тебя дознаваться, - напомнив, что могу всех подобных первоначал совершенно неисчерпаемо, - откуда такое могу берет свою силу, не сразу ли ты ответишь мне: от самого абсолютного, неограниченного и совершенно всемогущего могу, мощнее которого нельзя ничего ни ощутить, ни вообразить, ни помыслить, потому что в нем возможность всякого могу, ни первее, ни совершеннее которой не может быть и без которой ничего бы не осталось?

Петр. Конечно, так и скажу.

Кардинал. Это могу некоторые святые называет светом не чувственным, не светом разума, не умопостигаемым светом, а светом всего, что может светить; ведь ни светлее, ни ярче, ни прекраснее самого могу не может быть. Посмотри на чувственный свет, без которого не может быть чувственного видения, и обрати внимание, что во всяком цвете и во всем видимом нет никакой другой ипостаси, кроме света, разнообразно являющегося в разных модусах бытия цвета, и что с отнятием света не останется ни цвета, ни видимого мира, ни зрения. Яркость света, каков он сам по себе, превосходит зрительную силу, поэтому сам, как есть, он невидим, проявляясь в видимых вещах, в одних ярче, в других туманнее, и, чем ярче что-то видимое воспроизводит свет, тем оно благороднее и прекраснее; но свет всего видимого свертывает в себе и превосходит яркость и красоту всего видимого. Причем свет обнаруживает себя в видимом не так, что делает себя видимым, а скорее наоборот, так, что обнаруживает свою невидимость, поскольку среди видимых вещей его яркость постичь нельзя: кто видит, что яркость света среди видимых вещей невидима, тот лучше ее видит Понимаешь это?

Петр. Тем легче понимаю, что неоднократно уже слышал от тебя подобные вещи.

Кардинал. Перенеси тогда все это с чувственно постигаемого на умопостигаемое – скажем, могу света на могу просто, то есть на само абсолютное могу, а бытие цвета на бытие просто; в самом деле, простое лишь умом видимое бытие относится к уму, как бытие цвета относится к чувству зрения. Вглядись в то, что видит ум во всем разнообразном сущем, которое есть лишь то, чем может быть, и может иметь только то, что имеет от самого по себе могу. Но чтойность всего не может быть разнообразной, она – само могу в его разнообразных проявлениях, и во всем, что есть. Что живет и что мыслит, нельзя увидеть ничего, кроме самого могу, обнаруживающего себя в возможности существовать, возможности жить и возможности понимать: что можно увидеть во всякой возможности, кроме могу всякой возможности? Однако ни в какой возможности, будь то бытия или познания, нельзя уловить в полноте само по себе могу; оно лишь проявляется – в одном могущественнее, чем в другом, причем в интеллектуальной возможности могущественнее, чем в чувственной. Насколько интеллект могущественнее чувства! И все равно само по себе могу выше всякой интеллектуальной возможности, и его понимают, пускай через посредство интеллектуальной возможности, истиннее все-таки тогда, когда понимают, что оно превосходит всякую силу интеллектуальной возможности понимания, все, что вмещает и понимает интеллект. Когда ум через свое могу видит, что не может обнять само по себе могу из-за превосходства последнего, он явственно видит его выше своей способности вместить, как мальчик видит, что количество камня больше, чем может поднять крепость его силы. Присущая уму возможность видеть превосходит его способность постичь. Простое видение ума – не постигающее видение, от постижения он поднимается к непостижимому видению, - скажем, постигая одно больше, чем другое, он поднимается к видению того величайшего, или бесконечного, что выше всего измеримого умом и постижимого. Это возможность ума видеть выше всякой постижимой силы и возможности есть высшее могу ума, в котором максимально проявляется само по себе могу и которое не знает предела по сю сторону абсолютной возможности; интеллектуальная возможность видеть настолько связана с самим по себе могу , что ум способен наперед знать конец своего движения и может направить свои шаги к желаемому пределу. Если бы ум не мог издалека видеть предел своего успокоения и и конец стремления, свою радость и свое счастье, разве он бежал бы, чтобы получить награду? А апостол справедливо наставлял нас бежать с тем, чтобы получить. Сопоставь все и пойми, что все связано так, что ум может бежать к самой по себе возможности, которую издали видит, и постигать непостижимое наилучшим возможным образом: сама по себе возможность только и может, явившись в славе своего величия, насытить жажду ума. Она есть то что, которого все ищут. Понимаешь, что я сказал?

Петр. Понимаю, что сказанное тобой истинно, хотя оно выше моей способности вместить. Действительно, что еще могло бы насытить жажду ума, кроме самого по себе могу, возможности всякой возможности, без которой ничто ничего не может? Ведь если бы могло быть еще что-то другое, кроме могу, самой по себе возможности, то как бы оно могло без возможности? А если бы не могло без возможности, то не от самой ли возможности у него было бы все, что оно может? Ум не насытится, пока не поймет то, выше чего ничего не может быть, а такое не может быть ничем, кроме самого могу , возможности всякой возможности. Так что ты правильно видишь в одном лишь могу , той чтойности, которую ищет всякий ум, начало порыва ума, поскольку раньше его ничего не может быть, и вместе последнюю цель порыва того же ума, поскольку он не может ничего желать за пределами самого по себе могу.

Кардинал. Вот видишь, Петр, как прекрасно тебе помогает привычка слушать меня и читать мои сочинения; ты легко меня понял. О самой по себе возможности мне, думаю, что-то открыто, и тебе, при небольшом усилии ума, тоже откроется. Скажем, поскольку любой вопрос о самой по себе возможности заранее предполагает ее наличие, никакого сомнения о ней невозможно выдвинуть: никакое сомнение не коснется самой по себе возможности, потому что даже спрашивающий, существует ли она, тут же замечает неуместность вопроса, ведь без возможности он не мог бы о ней и спросить. Еще меньше возможен вопрос, есть ли сама по себе возможность то, есть ли она это, поскольку возможность быть, как и возможность быть тем и этим, предполагает сначала саму по себе возможность. Так оказывается, что сама по себе возможность опережает любые возможные вопросы и сомнения в ней. Но раз всякое сомнение в ней только подтверждает ее существование, то нет ничего достовернее ее и нельзя придумать ничего более самодостаточного или совершенного в своей полноте. Тем самым к ней нельзя ничего прибавить, как нельзя ничего отделить от нее или убавить в ней.

Петр. Прошу только, скажи, не хочешь ли ты теперь открыть что-то еще более ясное, чем раньше об этом первом (начале); ты ведь уже не раз говорил о нем много и пространно, хотя и не столько, сколько можно сказать.

Кардинал. Я хотел бы изложить тебе сейчас вот какую легкость подхода (facilitatem), о которой я до сих пор не говорил открыто и которую считаю чем-то самым сокровенным. Полагай, что всякую точность созерцания надо видеть только в самой по себе возможности и ее проявлениях и что все верно мыслившие философы стремились это выразить. Скажем, утверждавшие только единство имели в виду саму по себе возможность; говорившие о едином и многом имели в виду возможность и ее проявление во многих модусах бытия; считавшие невозможным, чтобы возникло что-то новое, имели в виду само по себе могу всякой возможности быть и возникать; говорившие о новизне мира и вещей обращались умом к проявлению самой по себе возможности, - это как если бы кто-то обратился взором ума к возможности единицы, во всяком числе и множестве он видел бы только присущую единице возможность, мощнее которого ничего нет, и видел бы во всяком числе только проявление возможности неисчислимой и бесконечной единицы, ведь числа суть лишь видовые модусы проявления возможности единицы, причем эта возможность лучше проявляется в нечетной тройке, чем в четной четверке, и лучше в полных определенных числах, чем в других. Точно также роды, виды и все подобное надо относить к проявлению самой возможности в ее модусах бытия. Говорящие, что нет множества дающих бытие форм, имели в виду возможность как самодостаточнейшее; а говорящие о множестве видовых форм сосредотачивают внимание на видовых модусах бытия, присущих проявлению возможности. Говорившие, что бог есть источник идей и что идей много, хотели сказать то самое, что мы говорим, а именно, что бог есть само по себе могу, проявляющееся в разных и отличающихся по виду модусах бытия. Отвергающие идеи и подобные формы имели в виду опять возможность саму по себе, которая есть чтойность всякой возможности. Говорящие, что ничто не может погибнуть, имеют в виду само по себе вечное и неразрушимое могу. Приписывающие субстанциальность смерти и верящие в гибель вещей обращали взор к проявлению самой по себе возможности в модусах бытия. Говорящие, что всемогущий бог-Отец сотворил небо и землю, что и мы говорим, говорят, что абсолютная возможность, которой нет ничего могущественнее, творит небо и землю и все в мире через свое проявление, ведь во всем, что есть и может быть, нельзя найти ничего другого, кроме абсолютной возможности, например во всем созданном и создаваемом – могу первого создателя, а в любом движении и в любом движимом – могу перводвигателя. С помощью подобных решений ты убедишься в легкости всего и в возможности для каждого различия перейти в согласие. Оком ума тщательно всмотрись, дорогой мой Петр, в эту тайну, и с помощью такого разрешения проникай и в наши писания, и во все, какие будешь читать. Особенно упражняйся в понимании таких наших книжек и бесед, как “О даре света”, которая при правильном понимании в соответствии со сказанным содержит то же, что и эта книжка. Потом обнови в памяти книжки “Об иконе, или о видении Бога” и “Об искании Бога”, чтобы приобрести больше навыка в том, что касается божественных предметов. К перечисленным обязательно присоедини памятку вершину созерцания, которую я в кратчайшем виде прилагаю. Надеюсь, что ты будешь угодным богу созерцателем его дел и непрестанно будешь поминать меня в молитвах.

Вершина созерцания есть само по себе могу, возможность всякой возможности, без которой ничего никак нельзя созерцать, - ведь как бы это было можно без возможности?

 

  1. К самой по себе возможности нельзя ничего прибавить, поскольку это возможность всякой возможности. Поэтому возможность сама по себе не есть ни возможность существовать, ни возможность жить, ни возможность понимать и так далее в отношении всех возможностей с каким-либо прибавлением, при том, что возможность само по себе есть возможность и возможности существовать, и возможности жить, и возможности понимать.

  2. Есть только то, что может быть. Следовательно, бытие ничего не прибавляет к возможности быть. Так человек ничего не прибавляет к возможности быть человеком, равно как молодой человек ничего не прибавляет к возможности быть молодым человеком или большим человеком. И поскольку возможность с прибавлением ничего не прибавляет к самой по себе возможности, человек с острым взглядом не видит ничего, кроме самой по себе возможности.

  3. Ничего не может быть раньше самой по себе возможности: как бы оно могло (быть раньше) без могу? Точно так же по сравнению с самой возможностью ничего не может быть лучше, мощнее, совершеннее, проще, ярче, известнее, истиннее, достаточнее, крепче, устойчивее, легче и так далее. И поскольку сама по себе возможность предшествует всякой возможности с прибавлением, ее нельзя ни называть, ни ощутить, ни вообразить, ни понять: то, что обозначено (у нас) через саму по себе возможность, предшествует всему подобному, хотя это ипостась всего, как свет – ипостась всякого цвета.

  4. Возможность с прибавлением есть изображение самой по себе возможности, ничего проще которой нет. Так, возможность существовать есть изображение самой по себе возможности, и возможность жить есть изображение самой по себе возможности, и возможность понимать есть изображение самой по себе возможности. Впрочем, более истинное изображение ее – возможность понимать. Соответственно, созерцатель во всем видит саму по себе возможность, как в изображении видится истина. И как воображение есть проявление истины, так и все есть не что иное, как проявление самой по себе возможности.

  5. Как возможность Аристотелева ума обнаруживается в его книгах, при том что возможность его ума не раскрывается в них совершенно, хотя и одна книга совершеннее другой и книги написаны только с той целью, чтобы ум мог в них раскрыться, причем его ум ничем не нуждался к написанию книг, а просто свободный и благородный ум хотел обнаружить себя, - и так сама по себе возможность во всех вещах. А ум есть как бы мыслящая книга, понимающая намерение писателя и в самой себе, и в другом.

  6. Хотя в книгах Аристотеля не содержится ничего, кроме возможности его ума, невежды этого не видят. Точно так же, хотя во Вселенной не содержится ничего, кроме самой по себе возможность, лишенные ума не могут этого видеть. Только живой интеллектуальный свет, именуемый умом, созерцает в себе саму по себе возможность. Таким образом, все – ради ума, а ум – ради видения самой по себе возможности.

  7. Возможность выбирать свертывает в себе возможность жить и возможность понимать, причем возможность свободной воли нисколько не зависит от тела, как от него зависит возможность похотствовать животным желанием. Соответственно, свободная воля не повинуется телесной слабости: она никогда не стареет и не слабеет, как слабеет желание и чувство у стариков. А пребывает неизменной и господствует над ощущениями. Например, он не всегда позволяет глазу смотреть, когда он склоняется к тому, но отвращает его, чтобы он не видел суеты и скандала; равным образом она иногда не позволяет есть при голоде; и так далее. Ум видит похвальное и скандальное, добродетели и пороки, чего не видит чувство, и может понудить чувства держаться его решения, а не их желания. И здесь мы на опыте узнаем, что сама по себе возможность мощно и нетленно проявляется в возможности ума и имеет отделенное от тела бытие. Этому меньше удивляется знающий на опыте, что свойства некоторых трав, отделенные от тела трав, сохраняются в спирте, который действует так же, как действовала трава, прежде чем была погружена в него.

  8. Видимое умом умопостигаемо и предшествует чувственно постигаемому. Ум видит и сам себя. Когда он видит, что его возможность не есть возможность всякой возможности, поскольку многое для него невозможно, он понимает, что является не самой по себе возможностью, а изображением самой по себе возможности. Таким образом, видя в своей возможности саму по себе возможность и будучи лишь своей возможностью существовать, он видит в себе модус проявления самой по себе возможности. То же самое он сходным образом видит во всем существующем. Соответственно, все, что видит ум, есть модусы проявления самой по себе нетленной возможности.

  9. Хотя бытие тела менее благородно и неопределенно, его видит только ум: то, что видит чувство, акцидентально, не существует, а присуще. То бытие тела, которое есть не что иное, как возможность бытия тела, не постигается никаким чувством, не будучи ни качественным, ни количественным. Тем самым оно неделимо и нерушимо. Когда я разделяю яблоко, я не разделяю тело: часть яблока так же тело, как и целое яблоко. Тело имеет длину, ширину и глубину, без чего нет ни тела, ни полноты измерения. Бытие тела есть бытие более полного измерения. Телесная длина неотделима от ширины и глубины, как ширина неотделима от длины и глубины, а глубина от длины и ширины. Они и не части тела, коль скоро часть не есть целое: длина тела есть тело, так же ширина и глубина. Причем длина телесного бытия, будучи телом, не есть другое тело, чем ширина этого телесного бытия или его глубина: каждая из них есть одно и то же неделимое и неумножаемое тело. При всем том длина не есть ширина или глубина, но длина есть начало ширины, а длина вместе с шириной начало глубины. Таким путем ум видит, что сама по себе возможность проявляется в неразрушимо триедином бытии тела. И как он видит в низком бытии тела, так он это видит и во всяком более благородном бытии в более благородном и могущественном проявлении, причем в самом себе яснее, чем в живом или телесном бытии. Что триединая возможность бытия ярко проявляется в запоминающей, мыслящей и волящей способности ума, это понял и открыл ум святого Августина.

  10. В действии, или делании, ум достовернейше видит проявление самой по себе возможности в возможности соединения того и другого. Причем здесь не три возможности, но у делающего, делаемого и связи одна и та же возможность. То же самое в ощущении, видении, вкушении, воображении, понимании, волении, выборе, созерцании и во всех благих и добродетельных действиях: ум видит в них триединство возможности, отражающее саму по себе возможность, ни действеннее, ни совершеннее которой ничего нет. А порочные дела, поскольку в них не светится сама по себе возможность, ум находит пустыми, дурными, мертвящими, омрачающими свет ума и грязными.

  11. Не может быть другого субстанциального или сущностного начала, будь то формального или материального, кроме самой по себе возможности. Рассуждавшие о разных формах и оформленностях, идеях и видах не заметили, что само по себе могу раскрывает себя, как хочет, в разных общих и частных модусах бытия. И вещи, в которых нет его света, лишены основы, какова тщета, изъян, заблуждение, порок, слабость , смерть, извращение и подобное: все они лишены бытийности, потому что лишены проявлений самой по себе возможности

  12. Через саму по себе возможность обозначается триединый бог, чье имя – Всемогущий, или могу всякой потенции. У него все возможно и нет ничего невозможного. Он крепость крепких, добродетель добродетельных. Его совершеннейшее проявление, совершеннее которого не может быть, - Христос, ведущий нас своим словом и примером к ясному созерцанию самой по себе возможности. И в этом счастье, которое только и насыщает высшее желание ума. В этом немногом – то единственное, что способно удовлетворить.

Возврат:   [начальная страница]   [список авторов]   [страница автора]

Все содержание (C) Copyright РХГИ, 1999-2004