СВЕТИЛЬНИК ТРИДЦАТИ СТАТУЙ

О трех бесформенных и неизобразимых

Прежде чем перейти к идеальным и оформленным статуям: сначала, для полноты подлежащих рассмотрению предметов: пойдет речь о трех неизобразимых. Они суть: Хаос, Орк и Ночь, из коих Хаос означает пустоту, Орк — пассивную и воспринимающую возможность, Ночь — материю.

О первом неизобразимом — Хаосе

Хаос, стало быть, не обладает ни статуей: ни фигурой, ни воображением или способностью быть предметом воображении: но — разумным основанием в смысле не лишенной истины умопостижимости. О нем говорится в тридцати тезисах.

Первый: что свидетельством его существования является чередование тел в одном и том же месте; ибо данная часть воздуха наследует другой его части и подобным же образом часть воды — части воды, отчего ни воздух, ни вода не мыслятся в качестве пространства, но находящимися в пространстве: каковое, конечно же, должно быть отлично от нас обоих.

II. Хаос изначален, как прекрасно пел Гесиод; ибо хотя вселенная вечна, и он не предшествует ей никоим образом ни в материальном, ни во временном отношении, однако по природе ничто не обладает бытием, если не может быть «где-то», и ничто не может быть вмещено без предшествующего вместилища.

III. Он не сформирован и не формируем; ибо всякая форма соотнесена с телом или с физической материей, он же предшествует всякому телу и всякой материи, и вследствие этого должен мыслиться отвлеченным от них. Далее, он в большой мере, нежели материя, обладает единством; ибо она, будучи неограниченной и неопределенной, все же ограничима и определима, он же — никогда.

IV. Далее, в нем нет ничего, и сам он — я повторяю — не обладает ничем; ибо тела мыслятся находящимися не в нем — так, чтоб он был заполнен, — но скорее «с ним», то есть так, чтобы размеры пустоты соизмерялись известным образом с размерами содержащегося в ней тела, поскольку пустое пространство и есть причина существования размеров тела. Ибо тела нет, если ему негде быть: оно не может существовать, если нет пространства, каковое и есть пустота.

V. Размеры его совпадают с размерами тела таким образом: что: хотя он существует и может существовать в отвлечении от тела: тело, однако же, по его размерам невозможно отвлечь от пустоты или от тех размеров, что присущи пустоте. И этому не противоречит возражение: выдвигаемое вульгарно философствующими, а именно, что совершенно невозможно взаимопроникновение размеров, ибо, хотя это и верно по отношению к размерам двух тел, но, однако же, невозможно в данном случае столь различных по своему виду размеров.

VI. Хаос никак не воздействует и не претерпевает, но является самым праздным из всех. Ибо в нем всякое действие и претерпевание осуществляются так, что никоим образом не могут коснуться его самого. Ведь эти два состояния подобают вещам: наделенным какой-либо силой: качеством или строем: пустота же: очевидно, не из их числа.

VII. Вне его нет и ничто не может быть мыслимо. Ибо если всякое пространство, всякое тело, все обладающее мерой и всякое: следовательно, измерение, допускает предел, то частичное получает его от частичного, и часть от части: в качестве же целого и абсолютного никак не может быть представлено. А поскольку это так, то верно сказано, что вне его нет ничего.

VIII. Он, по природе и как бы длительности своей, в такой мере является первейшим из всех, что предшествует и всеобщим (сущностям), которые конечны как в отношении длительности, так и в отношении величины.

IX. Все сущее, делимо оно или неделимо, телесно или бестелесно, существует, действует и воздействует с ним либо в нем; а потому его присутствия ничто не в силах избежать. И стало быть, сама полнота: если она делима, совпадает с размерами пустоты, а если неделима, то совпадает с самим неделимым; и если она нематериально, то не мыслится без него таким образом, чтобы вне его могла быть мыслима пустота.

Х. Хаос несообщителен и наиболее алчен из всех, ибо ничего не дает другому, как бы отделяя от своей субстанции, и ничего не приемлет, как бы внедряя в свою субстанцию. Но он все в себе содержит: и это значит, что он таким образом содержит все и обладает всем: что его нельзя ничем обогатить и ничего лишить: но в нем самом содержится все богатство и вся лишенность.

XI. Он актуально бесконечен, но сам не является актом, ибо он не есть свет и не состоит из света и Ночи; и он не является как бы возможной потенцией, но обладает истиннейшим из всего сущего бытием, поскольку без него не было бы никакого места, ни вместимого. И подобно тому, как материя, или Ночь, есть, согласно пифагорейцам бесконечное число, а тело есть равно и величина, и бесконечное число, поскольку оно делимо, так и пустота есть пространство, обладающее вместимостью бесконечной величины. Я повторяю:

он не есть величина, но вместилище величины, неделимое и способное вместить бесконечность.

XII. Тем обстоятельством, что он воспринимает разделение, отличие и как бы различие мест, он обязан различию вмещаемых в него тел; обладает он и делимостью. Ведь делимое должно быть количественно определенным. Количество же следует или сопутствует материи, или Ночи; ей же не предшествует, но за нею следует делимость. Орк же и Хаос как бы во времени и по природе с необходимостью мыслятся прежде Ночи; поэтому условия и основания, коих начала либо ныне, либо изначально находятся в них, с необходимостью отвлекаются от предыдущих. Ибо Хаос есть не что иное, как вместилище измеримых делимых тел, в котором осуществляется деление и в котором все делимо. Ведь не все, обладающее размером делимо, если только оно не является телом; ибо только тело может обладать размером и быть делимым, бестелесное же — никогда, что явствует из природы солнечных лучей, которые невозможно прервать, но которым можно поставить преграду. Но ничто не мешает вводить деление посредством разума, ибо это происходит акцидентально, а именно на основании чувственно воспринимаемого пространства.

XIII. Хаос же чувственно непостижим, поскольку сам по себе он не является телесным ни в отношении количества, ни в отношении качества.

XIV. Он не есть ни лишенность, ни обладание, и сам ничего не лишен и в себе не обладает ничем: но он есть истинное и необходимое сущее: ибо мы не можем представить его небытие.

XIV (!). Он не обладает ни различием, ни согласием, ни противоположностью, но вмещает некое безразличие в себе самом, а различие — от иных, с которыми в роде никак не может совпасть.

XV. Сверх того, он не имеет причины и не является как бы причиненным, но он вполне беспричинен и сам является сопричиной прежде всех, даже и прежде телесной причины и актуальной причины тел.

XVI. Он обладает протяженностью без способности воспринимать воздействие; ибо он в своей протяженности не воспринимается, подобно материи, в качестве формируемого и как бы претерпевающего, но является подлежащим без претерпевания.

XVII. Он не проницаем иным, ибо никоим образом не делим: и сам не может проникать, ибо он неподвижен. Ибо пространство в устойчивости не уступает ничему наиустойчивейшему.

XVIII. Он протяжен без различия частей и без их соединения тождествен повсюду.

XIX. Хотя повсюду в бесконечной вселенной он мыслится содержащим бесконечное пространство и непрерывным, однако же он ничего не заполняет и может быть трактован не в качестве заполняющего, но лишь в качестве присущего.

ХХ. Он не может мыслиться ни разреженным, ни сгущенным, ни разреженнейшим, но понимается вне всех такого рода различий. XXI. В соединении он не является как бы частью: хотя он и наличествует и мыслится в сложных вещах, но он играет роль разграничивающего части и различающего первые тела неделимых, при соприкосновении каковых в их соединении он с необходимостью должен оказываться между ними.

XXII. Находясь внутри тел: при движении тел он никак не мыслится движимым, что бы ни думал об этом Аристотель; но, двигаясь, они занимают иную пустоту и иное пространство. Ибо как в перемещаемом кольце воздух, находящийся внутри окружности кольца, не движется вместе с кольцом, но при движении кольца внутри его оказывается иной воздух и иное пространство, — так следует судить и относительно пустот, которые представляются заключенными в телах. Ибо Хаос есть одна протяженность везде и повсюду, и не различаются разнообразием, разделением, смежностью и непрерывностью, хотя здесь он заполнен, там же пуст и даже, как мы полагаем, никогда не бывает без тела, хотя бы эфирного.

XXIV. Если он и является сущим (ибо мы не считаем его тщетным и ничем), то мы полагаем, что он не является ни субстанцией, ни акциденцией. Он не субстанция, потому что он не является подлежащим никакой субстанциальной формы, как материя, ни какой-либо акцидентальной формы, как сложная вещь; и он не акциденция, поскольку у него нет подлежащего, и ничего, что воспринимало бы его в себя, но сам он есть то, что принимает в себя все.

XXV. Он определяется как то, «в чем все», так как он приравнивается к бесконечной вселенной; как «то, что во всем», так как он заключен во всякой сложности и есть вместилище всякой полноты; и как «то, благодаря чему все», так как без пространства ничего нет и даже ничто не может быть представлено.

XXVI. Плохо определют его как «то, в чем ничего нет, но нечто может быть», поскольку и атом есть то, в чем ничего нет, и место есть то, в чем нечто может быть; но хорошо определяют пространство как «то, в чем все», с прочими сопричисленными к тому различиями.

XXVII. Части его, в том смысле, в каком можно представить, что он имеет части, никак не мыслимы оформленными и имеющими образ. Ибо пустота, или пространство, не мыслимо квадратным или круглым, разве что акцидентально и в чуждом ему смысле, в каком чувственно воспринимаемое тело, будучи ограничено сторонами, является квадратным, а будучи ограничено выпуклостью — сферическим.

XXVIII. Одно и то же называют: Хаос: порожнее: пустота: заполненное, место и вместилище — но в различных смыслах. Ибо он именуется «пустотой» благодаря своей способности поглощать: именуется «Хаосом» благодаря неотразимости: именуется «порожним» благодаря неназываемости и неопределимости: именуется «заполненным» благодаря своей актуальной содержимости, именуется «местом» благодаря последовательному перемещению нем тел: именуется «вместилищем» благодаря совпадению размеров вмещающего с размерами вместимого.

О втором бесформенном — Орке,
или Провале

Как сын отцу, следует Хаосу самый Провал, или Орк; ибо из того, что он бесконечен и пуст, следует некая способность или лишенность, или бесконечное желание, отчего и существует пословица, что «лишенность порождает стремление».

Под именем Орка мы понимаем как бы обширную и бесконечную утробу, которая придает пустоте то, что она имеет обыкновение неким образом все принимать, желать и привлекать к себе. Мы объявим или провозгласим по отношению к нему тридцать условий, ибо мы не можем привести какую-либо его идею или форму.

I. Так вот: он именуется Орком, или Провалом, благодаря его обширности, которая совпадает с обширностью отца его Хаоса; ибо бесконечное стремление следует бесконечной незаполненности и пустоте.

II. Он именуется Ахероном, или безрадостным: подобно тем: что недовольны из-за скудости; он же безрадостней всех, поскольку обозначает всяческую лишенность и полностью противоположен сущности.

III. Считают, что все, что его не насыщает, он отбрасывает прочь, ибо конечное, приложенное к бесконечному или сопоставленное с бесконечным желанием, не допускает никакого соотношения или согласия.

IV. Колодцем Белид обозначается эта его безмерная способность поглощать или в нем выражают ее. Сколь бы много воды не вливалось в него, как в дырявый сосуд, она, выливаясь, никак не может заполнить и довести до наполнения эту прорву.

V. Поскольку здесь обозначается желание, коего объект есть бесконечный конец, то он сам бесконечен; ибо бесконечной пустоте и лишенности не наследует желание, которому противостоит определенный и ограниченный объект, но на равном основании — неопределенный и бесконечный.

VI. Он присваивает себе эпитет алчного, ибо что бы ни предлагалось ему из возбуждающего страстное желание, что счел бы он поглотимым, никак не может его удовлетворить — не более, чем само ничто.

VII. Не без основания его представляют в виде тела Тития, чья масса составляет девять югеров, или трижды три, что есть число (или каковые составляют число и обозначают совершеннейшее число или сферически совершенную бесконечность), чьею всегда возрождающейся печенью никак не насытится постоянно возобновляющийся голод коршуна. Ведь если бесконечной жажде противостоит конечный объект или субъект, она никогда не будет довольна; если никакой — она станет безрассудной; если же всегда столь конечный, что не кончается, и таким образом постоянно пожираемый субъект, тогда он не исчезает, а исчезнув, тотчас же оказывается вновь, — подобно тому: как объектом конечной разумной способности и конечной воли является благо, которое, когда охвачено целиком и исполняется, уже не есть благо, ибо тогда исчезнет смысл самого желания. Следовательно, чтобы оно всегда оставалось благом, оно всегда должно оставаться объектом желания; а чтобы его всегда желали, оно никогда не должно исполняться. Следовательно, оно не должно отсутствовать вовсе; чтобы не перестать быть благом, не сообщая себя другому, но и не в полной мере должно наличествовать, чтобы не оказаться конечным благом, и, следовательно, чтобы благость его ограничилась и где-то перестала существовать, то есть там, где она исполнится и приравняется к конечному.

VIII. Его обозначают как темницу Гигантов, так что глубоким его называют поэты, имея в виду, что он так углубился от поверхности земли, как небо вознеслось от нее ввысь — чем обозначается, что столь же велик объем желания и жажды, сколь и блага. Благо же, само по себе бесконечное, предполагает бесконечное желание блага, бесконечно жаждущее и бесконечно бездонное.

IX. Он именуется Хаосом вечной ночи: ибо он древен, и ничто , кроме него, не сравнится по древности с отцом Хаосом, и он равен, как сказано, его вместимости, ибо как нет ничего вместимей его вместимости, так и лишенней его лишенности и бездонней его бездонности.

Х. О нем говорится, что он все поглощает, ибо как может произвести бесконечное могущий охватить бесконечность, так же способен на это и могущий передать бесконечности и устремить к бесконечности: ведь эти способности: когда они имеются, то существуют совместно: а когда их нет, то совместно же исчезают.

XI. Между Орком и полнотою Хаоса принимается обширнейший промежуток, ибо между таким желанием и столь великим благом необходимо должна быть безмерная вселенная, порождение матери Ночи и отца Света.

XII. Его называт слепым и сметенным, ибо он не обладает ни формой, ни образом, а следственно, и познаваемостью — дабы с отцом своим Хаосом сын не утратил родства.

XIII. И сам он не может сохранить в себе ощущение и сознание самого себя, более того, он есть образец и вместилище всяческой бесчувственности и забвения; отчего и говорится: что в него втекает и из него вытекает река Лета.

XIV. Он мыслится родителем всяческого круговращения: поскольку его лишенностью поражено, как наследственной некоей болезнью, все причастное тени и Хаоса; ибо все, благодаря этому началу, стремится быть всем; я подчеркиваю, что среди отдельных вещей нет ни одной, которая не жаждала бы быть всем, поскольку отпрыски Орка и дочери Ночи отвергают всякий конечный и ограниченный свет, лишь бы не утратить родства с прародителем Хаосом.

XV. Как родитель Хаос, с одной стороны, нуждается во всем, так с другой, внучка его Ночь домогается всего; а посреди них — сын его Орк, алчущий всего.

XVI. Как Хаос не движется, и следственно, нигде не может найти покоя, и не знает ни движения, ни покоя (ибо не может быть назван и неподвижно покоящимся), так Орк означает покой; ибо он не хочет и не может хотеть избавиться от своего желания. Ночь стремится к покою и благу; и так как завладевает всегда лишь частично, то как бы негодуя, отбрасывает прочь; и целое, поскольку оно не может находиться одновременно во всех частях, она последовательно отыскивает во всех частях. Следовательно, как Ночь стремится к покою, так Орк его указует.

XVII. Орк не превращается и не может желать превратиться в небо и мир света, ибо тогда он перестал бы быть самим собой и разрушился бы порядок вселенной. Ибо никто не может, не допуская противоречия в определении, представить, что лишенность не есть лишенность и что желающее превращается в желаемое, поскольку без желающего не может существовать желаемого, равно как и желающего — без объекта желания. Следовательно, как необходима вселенная света, полноты и духа, так равным образом необходима освещаемая, заполняемая и одушевляемая вселенная. Следовательно, это такое желание: которое не хочет не быть желанием, как всякое сущее не может пожелать быть не-сущим; и поэтому стремление Орка называется указующим, стремление же Ночи — преследующим.

XVIII. Говорят, что в нем находятся Ахерон, Коцит, Стикс и Флегетон — но не потому: что эта бездна печальна и связана со страданием и слезами, поскольку его бытие для него самого радостно и покойно, и по природе является не менее необходимым и благим. Здесь Плутон не завидует и не может завидовать Юпитеру. Но их не называют страстями Орка, но воздействия Орка обнаруживаются в вещах, возникающих из соединения света и тьмы, коих мать, стало быть, Ночь, а небо — отец. Если в сложных вещах преобладает свет, они сетуют на юдоль тьмы; если же возобладает материнская доля, они ненавидят небо и упорно склоняются к Орку.

XIX. Хаос бесформен, Орк неформируем, всегда обретает форму и никогда вполне не оформлена Ночь. Так, посреди них находится Орк, так что в самой бесформенности он не обретает форму, но страстно стремится к ней; пустота или Хаос, с одной стороны, от него никогда не формируется и не жаждет оформиться, а с другой — Ночь, которая всегда формируется и постоянно жаждет формы.

ХХ. Он — зло, в том смысле, что нет блага в небытии зла. Ибо он действует ради необходимости блага, так что, если убрать зло, не будет и желания блага, ради чего благо было бы желанным, славным и великолепным. Стало быть, необходимо существование Орка, как Амфитриты зол.

XXI. Как несотворено и несотворимо высшее благо, точно так же и противостоящий его полноте Хаос и те, что следуют за ним, хотя и говорится, что Хаос как бы родитель Орк, а Орк — родитель тьмы, или Ночи. Ибо мы полагаем, при таком способе рассмотрения, некую зависимость и упорядоченность, а не причину и некое последовательное происхождение.

XXII. Перед его вратами, как говорят, находятся скорби, болезни: мщения и заботы — для обозначения мощи Орка и его влияния и воздействия, переданной по родству дочери его Ночи для порождения всяческой изменчивости и превращения, каковые суть семена тления и смерти (ибо превращение и претерпевание суть вход и врата смерти и тления) коим предстоит пропасть Орка, ибо все похищается и поглощается этой, как я ее именую, орковой бездной.

XXIII. Цепи обозначают там нерушимую необходимость рока: коею сдерживаются и понуждаются все сущие вещи.

XXIV. Сам огонь есть пылающий и активнейший результат его деяния, происходящий от этого желания; он мыслится неким образом все обращающим в себя и все привлекающим к себе, подобно тому как активнейший из всех стихий, огонь, на таком же основании представляется способным обратить все в себя самого.

XXV. В нем представляется Иксион на огненном колесе, где он «бежит себя и гонится за собой» для обозначения желания Орка так всего желать, что он уже не мыслится желающим, если не может пожелать самого себя; ибо иначе, если бы он не бежал безрассудно самого себя, он был бы не Орком, но небом; если бы он в полной мере следовал собой, то не возникало бы не только бесконечного, но и какого бы то ни было желания, и тогда, ничего не желающий, он не был бы Орком.

XXVI. В нем изображается Сизиф, подымающий на вершину горы камень, вновь падающий к ее подножью; это означает такой порыв лишенности к свету и форме, и к области сущего, что он отвергает свое бытие как отчую область пустоты.

XXVII. В нем изображается Тантал, так обладающий наличною пищей, что он постоянно ее лишен; это значит, что страстное стремление есть постоянный спутник лишенности.

XXVIII. Там помещают Эринний и Фурий суровых богинь, ибо Оре, или лишенность, есть место, а равно и причина всякого гнева, негодования, ненависти и иных подобных страстей.

[XXIX]. Туда же считается ввергнут сторукий Бриарей, сотни скал мечущий в Юпитера, — для обозначения, что лишенность есть причина всякого преступления и греха. Всякий грех и преступление либо недостаток, как считают, происходят от заброшенности, нехватки, и, следовательно, от недостачи, ведь преступления заполняют род не результатов, а недостатков, а потому тяготеют к области Орка, откуда ведут войну против царства света.

ХХХ. Подобно тому, как, с одной стороны, чем более неохватной считаем мы полноту света, тем более ее достигаем, так и эту область лишения и тьмы мы тем более познаем, чем более неопределенной и неограниченной ее полагаем.

О третьем неизобразимом, а именно
о Ночи, или тьме

Первородной дочерью Орка мы полагаем Ночь, которая, будучи дочерью Орка, принадлежит к трем неизобразимым, но, обладая собственным основанием бытия и по природе отличаясь от своего родителя, является древнейшей среди богов — и в этом смысле имеет образ. Ибо первая материя, изображаемая в виде Ночи, поскольку она является лишенной и предполагает примесь лишенности, являет образец дочери Орка; а поскольку она есть подлежащее, то обладает и собственной природной способностью. И ей, лишенной образа, отвечает тридцать условий, из коих:

Первое заключается в том, что мыслится круговорот или порядок смены света по отношению к свету: его наступление или уход свидетельствуют о существовании Ночи и тьмы. Ибо подобно тому, как мы различаем отличие и природу места от природы вместимого, поскольку разные тела сменяют друг друга в одном и том же пространстве, а в одном и том же подлежащем различаем разные качества: бытие которых в таком же смысле отличается от бытия подлежащего, — точно так же: когда различные природные сущности сменяют друг друга в некоем порядке в той же чувственно воспринимаемой материи, мы должны отличать ее от всех видов природы как неизменное и постоянное подлежащее.

II. Ее бытие воспринимается благодаря отличию от места и пустоты, которые не являются частями сложных природных вещей, и согласно отличию от всех искусственных и акцидентальных форм, которые все предполагают некую чувственно воспринимаемую физическую материю. Ибо тень есть некое чувственно воспринимаемое подлежащее и не являет собой никакой природный вид, но воспринимается в качестве неделимого и недвижимого подлежащего природных вещей.

III. Вследствие второго [тезиса], поскольку мы познаем тень не иначе как в ее отличии от света, свет же познаем сам по себе, Ночь, или материя познается только благодаря чередованию по отношению к ней форм, каковые суть дочери света.

IV. Она называется первым подлежащим, поскольку ни отец ее — лишенность, или Орк, — не может быть подлежащим, ни пустота не есть подлежащее, но лишь вместилище подлежащих; сама же тень, заполняющая всеобщий Хаос и приравниваемая к обширности Орка, есть первое подлежащее сущности: и то: что акт принимает как некое супружество, поскольку она соединима со светом.

V. Из сказанного следует: тень не должна считаться чем-то вымышленным, и как бы чисто логическим, но она есть нечто в высшей мере постоянное, и более того: она есть постояннейшая природа. Ибо в природных вещах то, что мы обнаруживаем пребывающим постоянно, есть чувственно воспринимаемое подлежащее, относительно которого происходит чередование форм.

VI. Она должна почитаться таким началом, которое само по себе не есть начало какого-либо деяния, ибо ее сущность не в том, чтобы действовать, но в том, чтобы подлежать действию или простираться перед ним.

VII. В том же смысле следует считать ее непретерпевающей. Ведь поскольку на ее поверхности обнаруживается многообразный поток возникающих и гибнущих в ней вещей, всякое претерпевание должно быть отнесено к тому, что гибнет, а не к ней, которая вечно пребывает тождественная самой себе. Ибо разные по смыслу вещи: претерпевать воздействие и быть подлежащим действия. Стало быть, она подлежит действию и не претерпевает его.

VIII. Что некоторые считают ее не-сущим, я полагаю, говорится в том смысле, что сущими считают сложные вещи и формы, так что, как в противоположной крайности первую причину называют сверх-сущностью, а не сущностью и не сущим, но ниже сущего, поскольку она всему подлежит.

IX. У нее нет никакой идеи, поскольку (раз идеи суть идеи сущностей или видов) она принадлежит к порождению самого Хаоса и: будучи бесформенной, не обладает ни идеей, ни, следовательно, — у нас — статуей. Однако же: как показано, ее нельзя на этом основании считать абсолютно не-сущим.

XI. Она есть первое, из чего нечто возникает. Ибо пустота и алчность Орка, хотя и обнаруживаются во всех сложных вещах, однако же не являются истинно тем: из чего состоит сущее, но скорее тем, с чем оно существует. Ибо, как сказано выше, они не обладают природой частей, но внедряются в части и восполняют целые сложные вещи.

XII. Она есть то, во что в конечном счете разрешаются все тленные вещи. Ибо всякий раз, когда происходит переход из вида в вид, так что сок становится кровью, тогда отвергается форма сока, и материя, совершенно совлекшая ее с себя, подпадает по всем обстоятельствам и условиям под форму крови: а затем, вполне отвергнув и ее форму и сущность, снова нагая, облекается в форму зародыша. И неправы вульгарно философствующие, утверждающие, что, когда человек становится трупом и вследствие этого происходит переход из вида в вид, будто бы не происходит разрешение в первую материю, но при сохранении той же формы тела и того же количества, ей, поверх субстанции материи, наследует труп. Мы же полагаем, что это изменение или разложение, хотя и происходит мгновенно, есть превращение в последнюю и нагую материю, когда она, вполне освободившись от предшествующего вида и индивида, переходит в вид индивида последующего. Итак, разрешение не требует существования материи без всякой формы в некое время, но мы полагаем отвержение всей данной формы и принятие формы ей наследующей. Стало быть, поскольку акцидентальные формы следуют за субстанциальной формой, то размеры, качества, цвет, фигура и т.п., находящиеся в данном субъекте, по виду своему отличаются от таковых же, хотя и подобнейших им, которые находятся в предшествующем ему субъекте.

XIII. То, что тень принимает прежде всего, или то, что прежде всего внедряется в тень, есть субстанция, читай: субстанциальная форма, ибо в отношении материи сменяются не акциденции, но субстанциальные формы. Ведь подлежащими акциденций являются сложные вещи и те, что являются актуально сущими, и поэтому опосредованно относительно материи происходит соединение акциденций, которые, таким образом, следуют условию и основанию субстанциальной формы. Из этого же следует, что когда материя принимает субстанциальную форму человека, то тотчас же вслед за этим она принимает и акциденции человека; отчего не свойству материи, и не свойству формы, и даже не субстанции, но сложной вещи должно быть приписано сочетание акциденций. Это служит подтверждением предыдущего тезиса: из чего следует, что как форма от формы, так и акциденция от акиденции отличается видом, и, стало быть, всего менее могут численно совпасть.

XIV. Следует полагать, что тень, взята ли она в частности или в целом, есть нечто бесконечное. Ибо в ее абсолютной и нагой сущности как нет никакой формы: так нет и никакого определенного количества. Но так как она принимает некую форму, то из этого следует, что она принимает и некое количество: ибо форме человека соответствует количественная определенность человека и материи, форме воробья — количество материи воробья. Следовательно, как к сущности материи не относится никакая форма, так и никакое определенное количество, и таким образом мыслится бесконечное. Следовательно, как является неопределенной любая форма без материи, так и любая материя без формы; стало быть, они взаимно получают определение, когда сходятся в сложности.

XV. В тени заключена множественность, и сама она мыслится как пассивное начало количества, не сама по себе, так как она едина, но благодаря действующей и различным образом формирующей ее причине.

XVI. Сама она не имеет причины, и все вещи, которые вполне отвлечены от тени, не знают причины, но являются сами по себе сущими. Ибо ничто не является сделанным и причиненным, кроме того, что может возникнуть и произойти от какой-либо причины. Таковой она является благодаря потенции: сама же потенция, которая не обладает потенцией и чьей потенции не существует, равно как и сам акт, причины не имеет.

XVII. У нее нет имени, и сама она имени не дает, так как она ничему не принадлежит и ничем не обладает. Она, стало быть, не дает имени, так как о статуе не говорится, что она из меди, но то она — статуя; и таким образом она не именует, но называет не собственным именем, ибо о статуе говорится не то, что она есть, но что она медная; и она не имеет имени, так как не обладает видом.

XVIII. Она есть часть сложной вещи, но сама не является сложной вещью и не есть часть сущности. Ибо она есть необходимое составляющее начало природных вещей, но не включаемая в их определение, поскольку она не является ничьим свойством, кроме разве в определение природных вещей постольку, поскольку они являются природными и составляют некий род сущего.

XIX. Аристотель говорит, что начало ее превращения исходит не от интеллектуальной природы, но от внутреннего начала; по-видимому, он полагает здесь, как и должно, пассивное, а не активное начало.

ХХ. От соединения или от света она отделима не актуально, но только разумом, поскольку не обладает собственным актуальным самодовлеющим существованием, но только сущностью и бытием; ибо, как сказано выше, в ней потому осуществляется последнее разрешение всех вещей, что в следующей, после погибшей, сложной вещи от предшествующей формы и вида не остается ничего, кроме материи. XXI. Говорится, что она не есть ни «что», ни «какая», ни «сколько», но все это лишь в потенции, так как, как сказано выше, она не есть сущее, но ниже сущего и основа и основание сущего. Она не есть «что», ибо это означало бы форму или свет. Она не есть ни количество, ни качество, ибо она есть подлежащее, благодаря субстанциальной форме, которой она изначально подлежит. Если же к ней неприменимы понятия количества, качества или «чтойности», и если мы не пожелаем именовать ее не-сущим, то мы назовем ее тождеством.

XXII. Мы не можем назвать ее ни совершенной, ни несовершенной, так как она не может и не должна ничего добавить к сущности или к бытию; она не совершенна, поскольку не создана, но совершенство прилагается к ней лишь акцидентально, а именно, поскольку из нее совершается нечто, когда она соединяется со светом.

XXIII. О ней говорится, что она численно едина, не из-за того, что она обладает единой формой или особенной сущностью, ибо тогда она обладала бы неким актом; но потому: что в ней нет никакого различия форм. Поэтому говорится, что она едина в отрицательном смысле, ибо сама по себе она не обладает никаким формальным единством, а не в формальном и определительном смысле; я подчеркиваю: что она именуется единой благодаря отвлечению от числа, а не благодаря ограничению единством.

XXIV. У нее нет никакой природы, и о ней не говорится, что она есть природа, но она сама есть природа или вид природы, неотличимый от иного вида или иной природы, каковая есть свет, и от соития коих порождаются природные вещи.

XXV. Когда материя сочетается со светом, то они не совершенствуют друг друга, но нечто обретает совершенство от них.. Они не меняют друг друга, ибо неизменно пребывает в своей сущности свет, и постоянно пребывает в своей сущности Ночь, но неустойчиво и неизменчиво возникающее от них. Отчего, как невозможно дважды войти в одну реку и, более того, ее говорят, даже единожды, так невозможно дважды поименовать одну и ту же сложную вещь; более того — пока ее именуют, она уже ина, — между тем как нет ничего неизменней света и Ночи, или тьмы.

XXVI. В этом сочетании движение и проникновение не являются свойствами тьмы, которой не подобает ни познание, ни какое-либо движение, — но свет есть то, что подступает к этой недвижимой и грубой [материи] и отступает от нее невредимым и неизменным.

XXVII. Быть может, и случается свету отделиться от тьмы, если возможно им отделиться одному от другого, то тень или Ночь нельзя и помыслить ни в каком основании отделенной от тьмы. Ибо если и существует превосходство и возвеличение одного над другим, оно принадлежит свету. Поэтому, если один из них удаляется от другого, то скорее подобает тьме отдаляться от света и быть им удерживаемой, нежели наоборот, согласно этому бесспорно божественному, кто бы ни произнес его, изречению: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Иоан. I, 5). XXVIII. Безобразие приписывается Ночи, и безобразной называют материю, так как она имеет своей сообщницей лишенность и Орка как бы отцом, то есть я говорю, что она безобразно в родовом смысле. Сама же по себе она никоим образом не безобразна и не прекрасна, но скорее является подлежащим красоты, ибо бесформенной она именуется сама по себе, как не обладающая формой; безобразной же — благодаря Орку, в коем, скорее чем от коего, и обнаруживается отсутствие формы.

XXIX. Она не поглощает в свою субстанцию ничего, что могло бы быть в нее обращено; поскольку она не подлежит ни увеличению, ни уменьшению, ибо ничто не может быть присоединено к ней такого, что было бы ей свойственно или пригодно к усвоению.

ХХХ. Она ограничивается, формируется, определяется светом не абсолютно, но по отношению к тому или иному виду. Ибо подобно тому как Хаос есть единое непрерывно-бесконечное, хотя повсюду заполненное различным образом, и содержит то, что не является единым и непрерывным, так же и тень. И поэтому она соприкасается с бесконечной вселенной и распространяется по всей ее обширности. Хотя чем более восходит она к области света, тем менее оказывается чувственно-воспринимаемой, а наиболее чувственно-воспринимаемой является она на низшей ступени природы — как, в обратном порядке, и свет. Однако же она никогда не исчезает, ибо нет ничего, что не могло бы быть, не обладая возможностью бытия, кроме абсолютной необходимости и непостижимого света, который находится весь и повсюду сверх всякого разума и ощущения, которому не противодействует и не противостоит никакая тьма и который абсолютно отрешен от какой бы то ни было противоположности и противоречия. И хотя существует между светом и тьмой противодействие и противоположность, она [Ночь] тому свету, который есть источник всякого света и который как бы из ничего производит свет, не противна, а, как говорят платоники «субконтрактна», так что обладает не истинностью, но лишь подобием противоположности; ибо противоположны лишь те вещи, которые могут быть причастны одному и тому же роду сущего.