Поджо Браччолини

ВВЕДЕНИЕ К ЗАСТОЛЬНОМУ СПОРУ О ЖАДНОСТИ

Поскольку, мой Франческо¹, многие люди не живут, а влачат существование (правда, -это последнее свойственно всем, тогда как первое почти некому), то, по-видимому, счастливы те, что, по милости бессмертного бога, могут сказать, что жили. Я думаю, что это относится к некоторым, нашим современникам, которые своими даяниями достигли великой славы и известности на многие века. Они перевели нам с греческого на латынь труды разных писателей и сами писали с великой премудростью и искусством, благодаря чему латинские науки приобрели больше изящества и блеска². Это, как я полагаю, не слишком затрудняло их, людей столь сведущих в греческом красноречии и различных науках.

Моя задача гораздо труднее и состоит в том, чтобы написать сочинение. Поскольку я не могу переводить с греческого языка на наш, я не осмеливался обнародовать свои произведения. Фортуна иной раз помогает смелым, и мне показалось необходимым проверить, могу ли я совершить что-либо для общего блага. Пусть я не буду жить так, как те [ученые.—Г. С.], но обо мне по крайней мере не скажут, что я прожил жизнь впустую.

Итак, я возложил на себя бремя, которое мне определенно приятно и небесполезно для других, хотя не знаю, придется ли оно кому-либо по душе. Мне предстоит, если только мне удастся опубликовать сочинение в форме спора ученейших мужей, передать речи против жадности, произнесенные теми, кто, насколько мне известно, не уступает образованнейшим людям нашего времени.

К своей работе я приступил тем смелее, чем меньше оказалось людей, порицающих многообразные пороки, которые вносят в нашу жизнь беспорядок. И в этом споре объединено главным образом то, что, по словам Цицерона, порождает все преступления и злодеяния. Если же это произведение покажется кому-либо совсем неоригинальным и низменным или недостаточно ясна будет причина его появления на свет, пусть поймут, что прежде всего я наслаждаюсь искусством изложения, при котором постижение смысла не затрудняет чтения. Пусть обратят внимание не на то, как много спорного в моем сочинении, а на то, чего может достичь мой талант. Мне показалось достаточным распространить списки моего произведения, каковы бы они ни были, чтобы из них можно было либо почерпнуть нечто достойное внимания, либо улучшить их — если кто-то захочет взять на себя заботу об исправлении или более широком обсуждении вопроса.

Тебе же, моему любезному другу Франческо, человеку очень одаренному, чья деятельность и трудолюбие расширили возможности нашего языка, я посвятил это введение как первый плод моих ученых занятий и доверил свой труд твоей взыскательной критике. Если ты одобряешь это произведение, издай его, так как я надеюсь, что подкрепленное твоим авторитетом оно будет одобрено и другими. Если оно тебе не понравится — брось его в огонь, словно вещь, потеря которой не нанесет никому вреда, ибо лучше покончить с заблуждением друзей, чем восхвалять его. Но, чтобы ты мог принять верное решение, послушай теперь, о чем говорят собеседники. Среди них есть люди, с которыми у меня исключительно приятные отношения, и особенно в твоем присутствии.

Когда ты выслушаешь собеседников, хотя и не ведущих записей, то по крайней мере ради предмета их спора ты, я полагаю, не отвергнешь это небольшое подношение, которое я прошу тебя взять под свою защиту. Не будь слишком строгим судьей и неумолимым свидетелем, но отнесись к нему как искусный в красноречии покровитель, который будет отстаивать мое дело и устранять ошибки.